Таким образом, что бы ни думать о деталях, бесспорным оказывается сам вывод, что важнейшим следствием христианизации восточного славянства стала возможность учиться, открывшаяся для желающих. При этом люди либо удовлетворяли свою потребность малым, либо — в исключительных случаях — стремились умножить свои знания, стать "преизлиха насытившимися сладости книжныя" (именно к таковым во второй четверти XI в. обращал свою блистательную речь знаменитый Иларион). Об очевидной успешности этого процесса самообразования можно положительно судить по многочисленным сохранившимся рефлексам, — причем являемым не только литературой, но и другими сферами древнерусской культурной деятельности (градостроительной, храмоздательской, иконописной). Весьма красноречив также факт наличия древнерусских книголюбов (новгородский посадник Остромир, ростовский князь Константин Всеволодович и др.) и, соответственно, библиотек (монастырских, приходских, владычных, княжеских, боярских, купеческих и т. д.). Между прочим, предпринятые подсчеты относительно вероятного общего числа книг, имевшихся в домонгольской Руси — как церковного обихода (богослужебных и четьих), так и внелитургической предназначенности (религиозных и светских), — привели к примерному итогу в 140000 томов. Правда, в данном случае учитывались только церковнославянские тексты и совсем без внимания остались, несомненно, востребованные какой-то частью древнерусского общества произведения на греческом и даже на латинском языках. Да и вообще означенная цифра весьма условна. Ибо — при лучшей сохранности собственно церковной литературы и при понятной логике выведения ее возможного объема (по предполагаемому числу храмов) — книг, появление и распространение которых не было предопределено Уставом Церкви, осталось (особенно от киевского периода древнерусской письменности) ничтожно мало и их былое количество даже гипотетически нельзя представить.
Зато, к счастью, имеются данные (хоть и поздние) о ходе самообразования. В частности, согласно свидетельству Епифания Премудрого (конец XIV в.), святитель Стефан, епископ Пермский, еще будучи простым иноком Ростовского Григорьевско-Богословского монастыря, "прилежно же имяше обычай почитати почитание книжное и не бедно учениа ради умедливая во ученьи, но дондеже до конца поистине уразумеет о коемждо стисе словеса: о чем глаголет, ти тако протолковаше… И аще видяше мужа мудра и книжна и старца разумична и духовна, то ему совопросник и сбеседник беаше. И с ним соводворяшеся и обнощеваше, и утреневаше, распытая ищемых скоропытне… Желая же большаго разума, яко образом любомудрия изучеся и греческой грамоте, и книги греческия извыче, и добре почиташе я, и присно имеаше я у себе…". Этот рассказ побуждает, по крайней мере, к двум выводам: лучшим местом на Руси для обретения книжной мудрости был, несомненно, монастырь и в подобных университетах, таким именно способом — через чтение и собеседничество — свое высшее образование получали преимущественно все те, кто склонен был к умственному труду.
Что же касается начального уровня образования, то на эту тему вполне можно говорить более основательно. Как уже отмечалось, учили и учились на Руси частным образом. Государственных школ не было. Были грамотники из духовных (священнослужители, дьячки, монахи) и из мирян (вольные мастера или служилые — княжеские, владычные — люди), бравшиеся учить по договору за определенное вознаграждение. Обучение — групповое или индивидуальное — осуществлялось либо при дворе князя, архиерея, боярина, купца, либо непосредственно в доме учителя, но преобладающую образовательную роль играли, бесспорно, монастыри и приходские церкви. И в любом случае характер обучения был церковно-религиозным, направленным на укрепление христианской веры и воспитание нравственности. Об этом красноречиво свидетельствует созданная еще в кирилло-мефодиевскую эпоху толковая азбука, или "Азбучная молитва" (Аз словом сим молю ся Богу. Боже всеa твари и зиждителю видимыим и невидимыим! Господа Духа посли живущааго, да вдъхнет в срьдце ми слово, еже будет на успех всем, живущиим в заповедьх ти… ). Учиться начинали с детства, по достижении "возраста смысла", согласно, например, "Житиям" преподобных Феодосия Печерского и Авраамия Смоленского, и учеба, в зависимости от конкретных задач, складывалась поэтапно. На порядок освоения букв, чтения, письма и счета указывают, в частности, берестяные грамоты второй четверти XIII и XIV в. (№№ 46, 199-208, 287, 342) и цера XIV в. А вот тайну того, чем овладевали дальше, раскрывают только поздние известия. В самом конце XV столетия, например, святитель Геннадий, архиепископ Новгородский, в "Послании" к митрополиту Московскому и всея Руси Симону, ходатайствуя об учреждении школ для духовенства, так отзывался об известном ему обычае. Многих претендентов, приходивших к нему рукополагаться в священники или дьяконы, оказывается, учили "мужики невежи" — сначала "вечерне", затем "завтрене" и отдельно "часам", но при этом лишь портили "робят", ибо ученик "от мастера отъидет" и "толко-то бредет по книге, а церковного постатия ничего не знает". По убеждению заботящегося о распространении настоящей грамотности владыки, этот порядок должен быть изменен: "А мой совет о том, что учити во училище первое азбука граница, истолкована совсем (алфавит с иллюстрирующими примерами — причем на самые разные темы — для запоминания), да и подтительные слова (то есть такие, которые традиционно употреблялись под титлами), да псалтыря с следованием накрепко. И коли то изучат, может после этого проучивая и конархати и чести всякыя книги". Вместе с тем архиепископ Геннадий признает, что среди ставленников попадались ему и достаточно образованные ("грамоте горазды"), которых перед рукоположением оставалось только научить ектеньям и уставу богослужения. Но, как верно замечено, таковые среди желающих священнодействовать встречались крайне редко, то есть в большинстве претенденты были все-таки чрезвычайно малограмотны. Главное, однако, в данном свидетельстве, что оно ясно раскрывает основу, характер, цели и уровень практиковавшегося на Руси обучения: вслед за азбукой усваивали богослужебные тексты, последования и правила, причем, видимо, вовсе не обязательно вместе с навыками письма. И несомненно, такое направление, будучи установлено при самом начале русской образованности сохранялось веками. В широкой народной среде даже в новое время так — по Букварю, Часослову и Псалтири — учили и учились вплоть до XIX столетия, а в древности, еще в XVII в., этот курс (разве что с разным тщанием и полнотой) проходили и крестьянские, и купеческие, и поповские, и боярские, и княжеские, и царские дети. Важно также отметить, что святитель Геннадий, явно неудовлетворенный плачевным состоянием школьного дела в его время, ратует за создание и более организованной и более эффективной школы, рассчитывая при этом не на частную инициативу, а на волю и попечение со стороны либо государственной, либо церковной власти, и заботясь все-таки не вообще о школе, а конкретно о школе на потребу Церкви.
Похожие статьи:
Предсимволизм, символизм и постсимволизм
Русский символизм отличался от западноевропейского выраженностью в нем религиозной установки, обращенной на личность Художника. Лишь у отдельных старших символистов (Брюсов, Анненский) отчетливо обнаруживается прямое воздействие поэтики з ...
Эллинистическое искусство
В конце 4 в. до н.э. рабовладельческие государства восточного Средиземноморья и Ближнего Востока вступили в новый период своего исторического и культурного развития, получивший в науке название эллинизма.
Экономический и политический кри ...
Михайловский замок
Михайловский замок (он же с 1823 - Инженерный) - одно из самых мистических мест Петербурга и в то же время одно из самых кровавых. Это некий "Нагль-фар", корабль мертвецов, в петербургской топографии. На небольшом пятачке земли ...
Разделы