Огромное число иностранцев, занятых постройкой Петербурга, - их было вместе со всем низшим персоналом, во всяком случае, значительно более 1000 человек – требовало целого штата переводчиков, без которых русские власти не могли бы с ними столковаться. И таких переводчиков мы видим здесь действительно множество. Каждый архитектор при приезде в Петербург получал своего переводчика, бывшего на казенном содержании. Переводчиков еще мальчиками обучали разным языкам, и после обучения Канцелярия строений распределяла их между архитекторами, как это видно из ее дел. Таким "обученным италианскаго языка учеником" был и знаменитый впоследствии русский зодчий Михайло Земцов, отданный в 1710 году к Трезини. Эти мальчики-толмачи были одновременно и учениками у архитекторов, потом по выучке превращались в "гезели" и выходили сами в "архитекты".
Ученикам и переводчикам часто приходилось довольно солоно от их патронов, не стеснявшихся взваливать на своих молодцов разные работы даже просто по домашнему хозяйству. Когда становилось невмоготу, то они жаловались в Канцелярию. Особенно много жалоб было на "Ягана Бронштейна". Очень яркую страничку из совместной жизни иностранцев с их русскими "подмастерьями" рисует одна из этих жалоб, поданная в 1723 году каким-то Михаилом Петровым. "В прошлом 1715 г. отдан я нижепоименованный из дому Его Императорского Величества в науку архитектурную ко архитекту Ягану Броунштейну у котораго и по нынешнее время обретаюся уже тому девять лет. А прошедшие годы токмо он мне показывает от чертежей копии снимать и в бытность я свою у него архитекта нужду немалую претерпел а найпаче что от жены его понеже она нас заставляет всякую работу домашнюю работать и в котором деле согнала в их домашних делах товарища моево в неуправлении ево понеже я у него возил сена из деревень и печи топил и птиц всегда кормил и голубей и кур и лошадей их чистили и кормили и огонь на поварне раскладывали и на чай воду грел и кушанья варил а за нею вместо хлобца везде по гостям езживал как на котлин остров так в Питер Бурх и в ранинбом а ежели в чем в их домашних делах неуправен явисься и за то она нас непрестанна бранными словами укоряла нас и оттед своему мужу наговаривала а он по нуке жены своей бивал батогами а ежели не тем то канатами… Итак он нам говорил что де мне за вас денег не даетца а вы де мне послушны работать что я не заставлю".
Но, видно, хороши бывали нередко и эти ученики, как можно видеть из жалоб на них архитекторов. Среди множества бездельников и пропойц очень заметно выделялись, кроме нескольких русских, и, прежде всего Земцова, еще двое иностранцев – Яган Бланк и Петр Смит. Бланк был сыном молотового мастера Якова Бланка, работавшего на Пудожских заводах; позже он носил имя Ивана Яковлевича Бланка, но в 1722 году, когда состоял переводчиком при фан Звитене, он подписывался так: "цесарский нацыи толмач Яган Бланк H.F. Blanck". До фан Звитена он состоял при Гербеле, к которому перешел от Матарнови, когда последний умер. К Гербелю он назначен был одновременно и в толмачи и в ученики: "велено иноземцу Ягану Бланку быть в службе его величества при архитекте Гербеле в учениках и для переводу немецкого языка и учинять ему жалованье против французских толмачей по 5 рублей на месяц". Иван Яковлевич Бланк выработался позже в бравого архитектора, строившего довольно много при Анне и Елисавете. В архиве Министерства двора сохранился его подписной проект какой-то оранжереи 1738 года, свидетельствующий о бойкости его руки.
Другой из этих, тогда почти уже обрусевших, иностранцев – Петр Смит был учеником Микетти, причем родиной его неожиданно оказалась почему-то какая-то деревня близ Углича, как видно из его прошения об отпуске погостить не родину. Сохранившийся в Петровском альбоме Эрмитажа подписанный им проект увеселительного дома говорит уже об изрядной выучке, полученной им у Микетти.
Среди такой сумбурной суеты и пестроты выковался тот облик, который Петербург получил к концу царствования Петра Великого. От всего этого времени, кроме трезиньевских построек, не осталось почти ничего, и только кое-какие счастливо уцелевшие обрывки в виде помятых, запятнанных чертежей и блеклых гравюрок, дают нам нить к воссозданию внешности былого "парадиза" Петра, да полусгнившие клочья архивных дел добавляют к смутной картине несколько острых бытовых штрихов.
Похожие статьи:
Искусство древнего мира
Искусство древних цивилизаций наследует черты первобытной культуры, открывая и новые формы художественного творчества. На смену родовым отношениям приходит классовое общество, более прогрессивная форма социального устройства. Эксплуата ...
Искусство XVII века
Вслед за примерно трехсотлетним периодом эпохи Возрождения наступает XVII век, ставший одним из наиболее значительных этапов в развитии мировой художественной культуры. Караваджо, Бернини, Веласкес, Рибера, Сурбаран, Рембрандт, Рубенс, ...
Святая Русь и апостасия беспочвенничества в России
"Россия погибла, но Святая Русь жива". Парадоксальные по форме и глубокие по сути слова преподобномученицы Елисаветы Федоровны с замечательной ясностью указывают на вечную неумирающую силу невидимого Китежграда Руси среди предат ...
Разделы