Но в сущности и это слияние голоса Евгения и поэта непродолжительно и непрочно. Поэт-мыслитель ограничивается постановкой вопросов. Радость чистого познания недоступна Евгению. Ужасные воспоминания слишком живо затрагивают его, слишком нарушают его равновесие, чтобы он мог своевременно остановиться. Отсюда вытекает неизбежный переход от исторического познания к мифотворчеству. Евгений воспринимает бронзовый монумент, как наивный анимист, и становится жертвой собственного воображения. Правда, это не исключает возможности единоборства. Эта борьба поэтически выражена в чередовании возвышающих и снижающих эпитетов и обозначений, которыми поэт характеризует Евгения и Медного всадника. В обозначении памятника „кумиром" сквозит некоторое отвращение, и этому соответствует, что Евгений назван „безумцем бедным", а взоры его — „дикими", но, называя лицо Петра „лик державца полумира", поэт сразу поднимает его величие. Правда, тут же, описывая гнев Евгения, Пушкин пользуется приподнятой фразеологией XVIII века — „глаза подернулись туманом" — и по контрасту снова снижает Петра, обозначая его „истуканом". Однако в конце концов победа остается за ним. Евгений, в своем бессилии маленького человека, „злобно задрожал" (подобно „злобным бунтующим волнам"), тогда как Петр с его „возгоревшим гневом" лицом „грозного царя" вознесен поэтом на недосягаемую высоту.
В этой сцене читатель остается посторонним наблюдателем: поэтому он сначала видит, как Евгений пустился бежать, и только затем узнает причину этого бегства. Лишь в процессе бегства и преследования видение безумца приобретает более ощутимый характер: сначала говорится „показалось", затем „как будто слышит" и, наконец, Медный всадник действительно „несется" за Евгением. Сила воздействия этих строк достигается не только звукописью, которую справедливо сравнивали с Державиным, но и сменой времени, то переносящего нас в самое действие, то отодвигающего его в перспективу.
„Медный всадник" завершается темой примирения и покорности. Это сближает образ Евгения с незадолго до того законченным „Рыцарем бедным". Эпилог поэмы подобен заключительным строкам ряда лирических стихотворений Пушкина. Образ маленького острова среди спокойной глади вод, место вечного успокоения Евгения, задуман как настоящий многогранный по значению символ. Может быть, в нем сказалось смутное воспоминание о том острове Голодае, на котором были погребены казненные декабристы. Но в пределах поэмы образ места вечного успокоения Евгения среди идиллически мирной водной стихии контрастно соответствует первой картине с Петром на берегу широкой и быстрой реки. Недаром здесь вновь появляется тот же персонаж — бедный рыбак, гений этих мест. Без этого заключения, без этого чернеющего, как куст, домика, своеобразного надгробия Евгения, его история казалась бы незавершенной. Концовка „Медного всадника" в этом отношении несколько напоминает и конец „Цыган", пустую телегу среди безлюдного простора полей.
Похожие статьи:
Актуализация современного искусства в России
Начиная с 1988 года, во многих больших городах страны начали функционировать многочисленные художественные галереи, во главе которых становилось одно лицо или группа лиц, они формировали рынок, собирали коллекции, активно влияли на вкусы ...
Театральная декорация в XVII–XVIII столетиях и ее историко-музыкальные параллели
Так уж сложилось, что опера и даже балет в представлении современного музыканта – это прежде всего творения композиторские. И потому изучение музыкального театра в консерваторских курсах обычно проходит, так сказать, по ведомству истории ...
Становление национального профессионального театра. Музыкальная жизнь
В формировании белорусского профессионального театра большую роль сыграла театральная культура русского, украинского и польского народов. В белорусских городах действовали местные русские драматические труппы, а также гастролировали акте ...
Разделы