Языковые приемы, посредством которых осуществляется работа черного юмора, были подразделены Фрейдом (как показал его давний комментатор Жан Фруа-Витманн в «Сюрреализме на службе революции») на две большие группы, дающие представление об изобилии внешних проявлений этого процесса. С одной стороны, это многочисленные техники сгущения, с другой — замещения. В кратких справках, представляющих авторов «Антологии», Бретон, судя по всему, вдохновляется именно этой дихотомией, говоря, например, об Изидоре Дюкассе: в том, что касается сгущения, он отмечает «повторение знаменитых мыслей или максим с изменением или даже намеренным искажением смысла», а также «потоки самых невероятных сравнений»; примерами замещения служат «многословные пояснения и так очевидного» или «ведущееся исподволь разрушение ходульных риторических периодов».
Именно процедурой сгущения в черном юморе было вдохновлено множество словесных игр, издавна практиковавшихся сюрреалистами: «Уж лучше умереть от любви, чем любить без сожалений» или «одна любовница стоит другой», утверждают Поль Элюар и Бенжамен Пере («152 поговорки на потребу дня»); Робер Деснос писал: «Сердце Христа в прорезь копилки Креза: вот сrеdо Ррозы Селяви», или:
Ты так покорно меня самоубиваешь
Что как-нибудь и я тебя умру
(«Язык под соусом»)
Мишель Лейрис, в свою очередь, предлагал такие определения: «Оссуарий — суаре рас», «Диктатор — дикарь-кунктатор, дик тик актора» («Глоссарий: слово к слову», 1925). Подобный образ мыслей также чрезвычайно высоко ценился Арагоном — большим почитателем Льюиса Кэрролла, — который в предисловии к своему переводу «Охоты на Снарка» (1929) подробно описывал значение часто встречающихся у писателя «слов с двойным дном» («когда на слово, как на вешалку, нацепляют сразу два значения») и подчеркивал страсть к экономии — под страхом смерти! — судьи Шеллоу в «Генрихе IV» Шекспира: вынужденный решиться, отвечать ли «Ричард» или «Уильям» на поставленный ему вопрос, он выпалил: «Рильям!».
Сюрреалистический юмор может сохранять отдельные приметы реальности, чтобы тем интенсивней обесценивать ее суть: по этому пути идет Леонора Каррингтон, в одном из рассказов которой гиена пожирает служанку главной героини — однако, повинуясь общепринятым правилам сдержанности в еде, оставляет недоеденными ноги, которые припрятывает потом в шитый бисером ридикюль («Первый бал»). Этот же метод избирает Жизель Прассинос, с поистине барочной пышностью нагромождающая логические противоречия и причудливые рассуждения, что приводит к абсурдно-избыточной логической аргументации ее фраз: «Пусть у меня и желтые глаза, говаривал он часто, но меня еще никто не упрекал в пристрастии к бархатным шляпам» («Защита с оружием в руках»).
Сфера действия черного юмора не ограничивается одной словесностью, даже если для Бретона, вновь следующего здесь за Гегелем, поэзия возвышается над прочими видами искусств как единственное по-настоящему универсальное искусство. В живописи прошлого, говорит Бретон в предисловии к «Антологии», юмор зачастую вырождался в карикатуру по причине «сатирического или нравоучительного настроя» художников. Впрочем, некоторое исключение он делает для части работ Хогарта и Гойи, в несколько меньшей степени — Сера. В современном изобразительном искусстве, помимо живописи сюрреалистов, он упоминает лишь работы мексиканца Хосе Гуадалупе Посады, а среди картин членов группы особо отмечает «романы-коллажи» Макса Эрнста, подрывающие привычное представление о реальности («Безголовая о ста головах» и пр.). Еще один источник черного юмора— кинематограф: Мак Сеннетт, Чарли Чаплин, а также «незабвенные Фатти и Пикратт командуют парадом, стройные шеренги которого ведут нас к быстро забытым, но от того не менее блистательным "Ногам за миллион долларов" и "Расписным пряникам", и дальше, к тем вылазкам в пещеры подсознания, которыми, без сомнения, являются "Андалузский пес" и "Золотой век" Бунюэля—Дали, а также "Антракт" Пикабиа». Говоря о юморе в изобразительном искусстве, не стоит забывать и о сюрреалистической фотографии.
Исследуя способы выражения юмора, сюрреалисты, вместе с тем, особенно сосредоточивались на его этике, его особом отношении к реальности, и всячески подчеркивали эту роль морального ориентира. Марко Ристич выдвигает на первый план абсолютный приоритет коллективной революционной деятельности — лишь он способен сделать доступной для всех «свободу жизни, вырванной из тенет системы» («Черный юмор как моральная позиция», «Сюрреализм на службе революции»). Но если юмор— «неуловимый отблеск разбушевавшегося произвола» — и представляет собой несомненную ценность, то в наше время, продолжает Ристич, его вряд ли можно счесть моральной позицией, приемлемой для всех. Впрочем, эта оговорка теряет смысл в 1940 году и позднее: публикация «Антологии» Бретона совпадает по времени с ширящимся влиянием фашизма. Юмор воспринимается сюрреалистами в эти годы как несравненный движитель бунта, как точка, откуда берет свое начало лавина, политические пути которой могут быть неисчислимы.
Похожие статьи:
Рефлексия над языком в историческом контексте
Мы будем употреблять слово "рефлексия" в значении "рефлексия по поводу", "рефлексия над". Рефлексия выступает здесь как осознание предмета в его определенности (в этом значении в немецкой философской традиции ...
Кич и паракич: Рождение искусства из прозы жизни
Предлагаемые заметки посвящены советскому кичу 50-70-х годов как источнику художественной рефлексии в изобразительном искусстве 70-80-х.
В соответствии с авторской концепцией кича 1 кич понимается как особый тип культуры (субкультуры), с ...
Система противопоставлений в славянской
мифологии
Мир описывался системой основных двоичных противопоставлений, определяющих пространственные, временные, социальные характеристики. Дуалистический принцип противопоставления благоприятного — неблагоприятного для коллектива реализовывался и ...
Разделы